Вергилий
Буколики. Георгики. Энеида
Буколики
ЭКЛОГА I
Титир, ты, лежа в тени широковетвистого бука,
Новый пастуший напев сочиняешь на тонкой свирели, —
Мы же родные края покидаем и милые пашни,
Мы из отчизны бежим, — ты же учишь леса, прохлаждаясь,
О Мелибей, нам бог спокойствие это доставил[1] —
Ибо он бог для меня, и навек, — алтарь его часто
Кровью будет поить ягненок из наших овчарен.
Он и коровам моим пастись, как видишь, позволил,
Нет, не завидую я, скорей удивляюсь: такая
Смута повсюду в полях. Вот и сам увожу я в печали
Коз моих вдаль, и одна еле-еле бредет уже, Титир.
В частом орешнике здесь она только что скинула двойню,
Помнится, эту беду — когда бы я бы поумнее! —
Мне предвещали не раз дубы, пораженные небом.[2]
Да, но кто же тот бог, однако, мне, Титир, поведай.
Глупому, думалось мне, что город, зовущийся Римом,
Из году в год продавать ягнят народившихся носим.
Знал я, что так на собак похожи щенки, а козлята
На матерей, привык, что с большим меньшее схоже.
Но меж других городов он так головою вознесся,
Рим-то тебе увидать что было причиной?
Свобода.[3]
Поздно, но все ж на беспечность мою она обратила
Взор, когда борода уж белее при стрижке спадала.
Все— таки взор обратила ко мне, явилась, как только,
Ибо, пока, признаюсь, Галатея была мне подругой,
Не было ни на свободу надежд, ни на долю дохода.
Хоть и немало тельцов к алтарям отправляли загоны,
Мы хоть и сочный творог для бездушного города жали,
Что, я дивился, богам ты печалишься, Амариллида,
И для кого ты висеть оставляешь плоды на деревьях?
Титира не было здесь! Тебя эти сосны, о Титир,
Сами тебя родники, сами эти кустарники звали.
Столь благосклонных богов я в месте ином не узнал бы.
Юношу видел я там,[4] для кого, Мелибей, ежегодно
Дней по дважды шести алтари наши дымом курятся.[5]
Вот какой он ответ просящему дал, не помедлив:
Счастье тебе, за тобой под старость земля остается —
Да и довольно с тебя, хоть пастбища все окружает
