О том, что значит хорошо и со вкусом покушать, в Одессе знали всегда.

Несомненно, Ильф и Петров, рисуя в «Двенадцати стульях» образ среднестатистического гражданина республики, предвнесли в него изобильные одесские черты, — изображая розовощекого индивида, сидящего с салфеткой на груди за столиком, с аппетитом поглощающего дымящуюся снедь. Вокруг — возлежат тучные стада быков, нежатся жирные свиньи, плещутся в бассейне осетры, налимы и вяленая рыба чехонь. В перистых облаках над ним пролетают жареные домашние гуси, утки, индейки, набитые яблоками. Огурец, величиной с пизанскую башню, высится на горизонте. «Кто это? Гаргантюа, король дипсодов?» — вопрошают с притворным изумлением авторы.

И правда, — как похоже на описание продовольственной процессии у Рабле, когда выводит он на шероховатые страницы своей книги караваны мулов и дромадеров, навьюченных грузом ветчины, копченых бычьих языков и угрей, в сопровождении двадцати пяти возов с луком-пореем и чесноком.

Так кто же он, этот великий «блюдоед», наследник мирового мифа о великанах, обожающий рыбу-фиш и синенькие под майонезом? Бесспорно — одессит, познавший восхитительные тайны «Привоза», умеющий вкушать от его щедрот, — тот, о котором, как и при рождении Пантагрюэля, могла бы сказать повивальная бабка: «Уж этот натворит чудес, уж этот поживет!»

Сколь многих по-настоящему великих людей дала миру Одесса, сколь многих воспитала она, переплетя за два с лишним века своего существования нравы, обычаи, вкусы всех разных населивших ее народов, создав при этом то, что называется «одесская кухня», — по-украински сытную, по-еврейски обильную, как у турков и болгар острую, изысканную и тонкую, как у французов.

Рецептура блюд одесской кухни, с любовью и знанием дела собранная Мартой Федоровной Поповой — родоначальницей одной из семей одесских рестораторов, — и предлагается вниманию нетерпеливо постукивающего ложкой читателя в этой полной томительного пантагрюэлизма книге.