В ночь на 21 марта 1810 года французскому консулу при Сент-Джемском дворе, барону Сегье, крупно везло. Он играл в доме леди Пэмброк-Монтгомери, урожденной графини Воронцовой, лихорадочно делая ставки на удвоение.

Время было уже далеко за полночь, когда лакей, обнося игроков крепким чаем, протянул Сегье поднос, на котором лежало письмо:

– Курьер из посольства. Извольте, барон.

Поглощенный выигрышем, консул наспех рванул конверт:

– Извините, господа. Я не задержу вас…

И вдруг вскочил, отбросив карты (и все заметили, что удачливый Сегье играл совсем без козырей).

– Война? – переглянулись русские. – Опять война?

– Нет, нет, – утешил их Сегье, чем-то взволнованный.

Легкомысленная красавица Екатерина Багратион, которая, колеся всю жизнь по Европе, давно уже забыла и мужа, и отечество, вдруг раскапризничалась:

– Барон, вы меня интригуете, и я не смогу отыграться…

Консул глянул на рассыпанные перед ним карты:

– Прошу прощения, я вынужден срочно покинуть вас.

Семен Романович Воронцов (отец хозяйки дома) спросил француза небрежно, с равнодушием старого прожженного дипломата:

– Что случилось, дорогой Сегье?.. – Воронцов сделал паузу. – Ежели это не секрет?.. – Опять пауза. – Секрет вашего строптивого императора?

– Господа! – объявил консул. – Секрета никакого нет… Только что отошла в лучший мир девица и кавалер Женевьева де Еон, которая в молодости была послом Версаля при таких высоких дворах, как Санкт-Петербургский и Сент-Джемский!

Лица игроков вытянулись.

– Я уже забыл про эту кляузную старуху, – удивился лорд Пэмброк, фыркнув. – Ах, сколько было шуму из-за этой женщины!..

Посольский кеб, стуча колесами по камням, довез Сегье до пустынной улочки Нью-Уилмен; дежурный констебль поднял фонарь, присматриваясь:

– Кто идет? Отзовитесь…

Сегье захлопнул за собой лакированную дверцу кеба:

– Идет консул Наполеона – императора всех французов!

Полицейский услужливо осветил фонарем подъезд дома – черный, как провал рудничного штрека, давно заброшенного. В пролете лестницы из-под ног Сегье шарахнулась бездомная кошка. Шаткие перила колебались над темью колодца.

На площадке верхнего этажа вдруг брызнуло светом из раскрытых дверей.

– Прибыл консул, – возвестил констебль.

Королевский хирург, сэр Томас Кампеланд, раскрыл саквояж и, засучив рукава, натянул длинные шелковые перчатки.

– Великолепно, – сказал он. – Во имя закона и справедливости приступим к осмотру, пока бренное тело покойницы еще хранит тепло прошлой жизни…

Барон Сегье осмотрелся. Бог мой! Он даже не знал, что девица де Еон, этот таинственный дипломат и забытая писательница Франции, жила в такой отвратительной бедности. Почти голые стены, холодный камин, заброшенное рукоделие на пяльцах.

И всюду – шпаги, шпаги, шпаги!..

К нему подошла мадам Колль – приживалка покойницы.

– Когда это случилось? – шепотом спросил ее консул.

– Около полуночи, месье.

– Бумаги, – намекнул Сегье. – Бумаги… где?

Мадам Колль кивнула в угол. Там лежал большой узел, завернутый в шкуру медведя, до полу свисали печати короля и пахло сургучом. Англичане – опередили. «Как всегда…» Впрочем, в этой поспешной описи имущества ничего не было удивительного, ибо полиция Лондона давно подозревала покойницу в чеканке фальшивых денег…

– Внимание! – провозгласил Кампеланд. – Понятых, прокурора и консула прошу сюда подойти… Ближе, ближе.

Сегье шагнул к неряшливой постели, на которой лежала маленькая, но величавая покойница с желтым личиком. Тонкие губы старухи еще хранили предсмертную улыбку, и один глаз ее тускло взирал на любопытных гостей.

– Начинаем, – сказал хирург.

– Постойте, сэр! – остановил его прокурор и повернулся к понятым. – Джентльмены, – произнес он, взмахнув шляпой, – надеюсь, вам известно то высокое официальное положение, какое прежде занимала в этом мире покойница. А потому прошу отнестись к процедуре осмотра со всем вниманием… Начинайте, сэр!

– Извольте, – ответил Кампеланд, и с покойницы слетело тряпье одеял, пошитых из цветных лоскутьев; затем нищенские юбки взлетели кверху, обнажая стройные мускулистые ноги. – Смотрите!..

И барон Сегье подхватил мадам Колль, которая вдруг рухнула в обморок.

– Все ясно, – сказал врач, сбрасывая перчатки, – покойница никогда и не была женщиной… Можете убедиться сами: великий пересмешник Бомарше был одурачен, и он (ха-ха!) напрасно предлагал ей руку и сердце.

Мадам Колль с трудом обрела сознание:

– Но я-то, господа… я ничего не знала. Клянусь!

Барон Сегье был растерян более других:

– Что же мне отписать в Париж императору?

И, захлопнув саквояж, грустно усмехнулся Кампеланд:

– Что видели, то и опишите, господин консул…

На рассвете к смертному ложу де Еона подсел с мольбертом художник, и через несколько дней книготорговцы Лондона выбросили на прилавки свежие оттиски гравюр. Эти гравюры были не совсем приличны с точки зрения моего современника, но тогда, в самом начале прошлого столетия, они красноречиво убеждали всякого, что кавалерша де Еон была мужчиной. «И без всякой примеси иного пола!» – как гласило официальное заключение, заверенное понятыми и нотариусом.

Тайна мистификации секретной дипломатии XVIII века, казалось, была разрешена навсегда.

Но это только казалось.

И когда отгремели наполеоновские войны, человечество вдруг снова вспомнило о «девице де Еон».

Горячился и Дюма-отец (еще молодой, еще не отец).

– Англичане плуты! – вещал Дюма. – Кой черт – мужчина? И здесь нас провели… Конечно – женщина, да еще невинная, будь я проклят! Неужели же автор «Фигаро», сам великий прохвост, мог так ошибаться? И девица де Еон, этот бесстрашный драгун в юбке, ведь дала же согласие на брак с ним. Хороша была бы их первая ночка, если бы Бомарше напоролся на мужчину! Нет, друзья, англичане – плуты известные, но мы, французы, не дадим себя одурачить. Так о чем разговор?

В основном разговор пойдет о секретной дипломатии.

Пусть грохочет оружие и стучат котурны женских туфель; пусть трещат, заглушая пальбу мушкетов, старомодные робы статс-дам, а пудра столбом летит с дурацких париков. Пусть…

Дорогой друг и читатель, наберемся мужества: кареты уже поданы, и нас давно ждут в Версале.