В середине семнадцатого века на обширном богатом острове Эспаньола процветало селение Сан-Хуан-де-Гоаве; славилось оно не только живописностью природы, но и своими обитателями. Это поистине чарующее селение утопало в зелени садов, а вокруг расстилались густые леса и тучные луга, на которых паслось несметное множество диких быков.

Местные жители, охотники и живодеры, торговали кожей и салом. Кого здесь только не было: негры и белые, мулаты и метисы, испанцы и французы, англичане и индейцы. Но все они вели одинаковый образ жизни, все обращались друг с другом, как сыновья одного народа, все трудились в поте лица, чтобы разжиться горстью-другой звонкой монеты, а заработанные деньги спускали в пьяном угаре за игорным столом или в обществе веселых девиц, в которых здесь не было недостатка.

Эти колонисты жили удивительной жизнью: они упорно трудились и предавались изощренным порокам, отличались безупречной честностью в делах и крайней развращенностью нравов, были по-братски добры к обездоленным и ненасытно алчны в игре.

И в добродетелях и в пороках они не знали меры. Добродетели и пороки теснились в одной груди. Так в сказках о золотом веке овцы и волки спят под сенью одного дерева, ястреб и голубка отдыхают на одной ветке, тигр и косуля пьют из одного источника. Все это кажется загадкой в цивилизованном девятнадцатом веке, когда мирный горожанин навряд ли уснет спокойно под одной кровлей с жандармом.

Однажды в сельской таверне, над входом в которую красовался намалеванный сажей бык и надпись «У черного быка», за простым некрашеным столом собрались трое. Перед ними стоял кувшин с агуардьенте и три стакана, и они непринужденно беседовали, опершись локтями о стол, не снимая шапок и покуривая большие, грубо вырезанные деревянные трубки.

У всех троих были густые, длинные волосы и борода. Все они выглядели сверстниками, только двое из них, русые и голубоглазые, походили на англичан, а третий, смуглый, с черными глазами, черноволосый и чернобородый, очевидно, был южанином.

Одеты они были одинаково, но описать их одежду, пожалуй, будет нелегко: кожаные штаны в обтяжку, кожаные сапоги, туго обхватывающие икры, и длиннополая кожаная куртка. Шапка тоже из кожи, а на поясе — нечто вроде портупеи с висящим на ней широким длинным ножом.

Таков был странный наряд наших героев, которые лениво перебрасывались словами, утопая в густых клубах табачного дыма.

— Железная Рука прав, — произнес один из англичан. — Тоска тут смертная, а с заработками не густо.

— Не густо, — подтвердил другой англичанин. — Особенно когда приходится иметь дело с этими чертовыми гачупинамиnote 1, как он их называет, которые таскаются сюда торговать из самого Асо.

— Я здесь просто умираю со скуки, — отозвался, выпустив клуб дыма, тот, кого назвали Железная Рука, и, кажется, готов тосковать по родине.

— Неужто твоя родина красивее, чем этот край?

— Еще бы, Ричард, — со вздохом ответил Железная Рука. — Мексика — лучшее место на земле.

— Зачем же ты оставил ее? — спросил другой англичанин.

— А, длинная история.

— Бедность погнала?

— Я был там богат, как принц.

Англичане с сомнением переглянулись.

— Тогда из-за любви?

— Расскажу как-нибудь в другой раз. Но пока что мне здесь все опротивело.

— О! И это говоришь ты, человек, заслуживший любовь Принцессы-недотроги?

— Хватит болтать об этой девушке. В Сан Хуане достаточно других женщин.

— Но не таких красивых.

— И не таких привлекательных. Добрая сотня охотников мрет от зависти, глядя, как ты шагаешь с ней по дороге в Пальмас-Эрманас. Эта рощица — сущий рай, должно быть, вы там недурно проводите время.

— Во всяком случае, не так, как вы думаете. Я люблю Хулию, как сестру, и хватит об этом.

— Нет, нет, давай договорим до конца, Антонио, — серьезно возразил Ричард. — У тебя действительно ничего нет с этой девушкой?

— Нет, — отвечал Железная Рука. — Ее отец, француз, был, как вы знаете, моим другом. Когда он умер от чумы, я стал для Хулии и ее матери защитником и покровителем, вот и все. А почему ты об этом спрашиваешь?

— Я спрашиваю, — равнодушно ответил Ричард, — потому что если ты ее любишь, то не мешало бы предупредить тебя, что в твои воды зашел соперник.

— Кто же это осмелился?! — воскликнул Антонио, сверкнув глазами и вспыхнув от гнева.

— Ага, значит, что-то между вами есть. В конце концов мое дело сторона, но мы друзья, и я тебя предупреждаю. Пока что он дрейфует, но у него хорошая оснастка, и при первом шторме он тебя пустит ко дну.

— Но кто же он?

— Будь начеку и верь, что я тоже не зеваю. Можешь рассчитывать на мою дружбу…

Молодые люди горячо пожали друг другу руки. Лицо Антонио заметно омрачилось, но в светлых глазах англичанина по-прежнему отражалось безмятежное спокойствие души.

Третий охотник продолжал курить как ни в чем не бывало, словно ничего и не слышал.

— Ты, я вижу, обеспокоен, — сказал Ричард после долгого молчания. — Пойдем прогуляемся, может быть, подвернется до вечера какое-нибудь дельце. Если же нет, думаю, лучше всего воспользоваться полной луной и к ночи отправиться в наши любимые горы. Там тебе будет легче.

— Ты прав, — отозвался Железная Рука, — уйдем отсюда, этот воздух наводит на меня тоску. — Встряхнув черной головой, будто отгоняя навязчивую мысль, он встал, и все трое вышли из таверны.

На улицах селения было полно народу. В этот день приехали купцы из города Асо, чтобы, как обычно, закупить либо выменять на ткани и мелочной товар шкуры у охотников и живодеров Сан-Хуана.

Вечер был ясный и теплый, дул легкий ветерок, женщины спешили на площадь посмотреть, какие диковины выставили на продажу заезжие торговцы.

Трое охотников смешались с толпой и направились к лавке, в которой было разложено напоказ множество бычьих кож. Англичане вошли в лавку и повели разговор с хозяином, а Железная Рука остался на улице.

В это время невдалеке показались две женщины. Впереди шла старшая, лет сорока, а за ней следовала девушка лет шестнадцати, тоненькая, изящная и стройная, с белокурыми волосами и зелеными глазами, такими темными, что казались они черными.

На обеих женщинах были почти одинаковые синие платья, белые фартучки и белые шляпки. С первого взгляда можно было определить, что они небогаты и, по-видимому, принадлежат к французской колонии Сан-Хуана.

Заметив охотника, девушка вся вспыхнула и, воспользовавшись тем, что мать не видит ее, остановилась рядом с молодым человеком.

— Антонио, — спросила она, — ты сердишься?

— Нет, Хулия, — ответил охотник, силясь улыбнуться.

— Не скрывай, Антонио, ты чем-то встревожен. Что с тобой?

— Нам надо поговорить.

— Когда?

— Сегодня вечером.

— Хорошо. Где?

— В Пальмас-Эрманас.